Перелом. Глава ХХ

[Фай Родис]

   Мокрая, дурно пахнущая водорослями подушка, незнакомое одеяло и непонятная комната, освещённая лишь луной, где спят ещё четыре человека — всё это Давид увидел, когда очнулся. Поначалу в его глазах всё было размыто, и казалось, что это всего лишь сон, но потом картина прояснилась, и Давид быстро понял, что находится в больнице.
   Внезапно к его горлу подступил неудержимый кашель, из-за которого началась острая боль в спине и пояснице. Давид никак не мог прекратить кашель, но из-за него боль становилась всё сильнее и сильнее. В один момент он не выдержал и закричал, перебудив всех, кто лежал с ним в палате. На крик прибежала медсестра, вколола Давиду обезболивающее и сделала холодный компресс. Броненберг немного помучился, но потом кашель отступил, и стало немного легче. У него болела вся спина, он боялся шевельнуться и даже дышать, впрочем, последнее ему удавалось с трудом, так как дыхание было затруднено. Он лежал, будто солдат, в одной позе и думал, когда же эта боль закончится. Конечно, в эту ночь он не смог заснуть, и время длилось невыносимо долго, однако к утру облегчение всё же пришло к Давиду, и он решил извиниться перед людьми, волею судьбы оказавшихся в эту ночь с ним в одной палате:
   — Извините меня, пожалуйста! Я вас всё разбудил.
   — Да ладно, ничего страшного, здесь и похуже бывает, — сказал дедушка, лежавший рядом. — А тебе не позавидуешь: так упасть в воду…
   — А откуда вы знаете?
   — Хм, да все уж знают.
   Оказалось, что данное происшествие для такого маленького городка просто неслыханное, поэтому слухи о нём дошли даже до другого конца города, где и находилась данная больница. Такая слава, конечно, не прельщала его.
   Начался день, Давиду сменили компресс, и он еле-еле привстал, чтобы съесть завтрак, который ему принесли. Всё это происходило очень тяжело и болезненно, но Давид стоически переносил все тяготы. После пришла врач и радостно сказала:
   — Вам крупно повезло! У вас всего лишь ушиб спины. Отёчность и синяки — это не страшно. После некоторых процедур они исчезнут. Главное, что ничего не повреждено. Через недельку будете как новенький!
   Это весьма обрадовало Давида.
   — Спасибо вам большое! А ко мне кто-нибудь приходил?
   — Извините, но сегодня мы никого к вам не пустим. Вчера приезжала ваша девушка с вещами, а ваша мама дежурит в коридоре. Следователи тоже хотят с вами поговорить и рвутся сюда, но мы их не пускаем.
   — Мама! А когда они могут ко мне войти?
   — Завтра в часы приёма, а сегодня нужно пройти процедуры.
   — Спасибо большое! — обрадовался Давид.
   Броненберг хотел позвонить маме, но не обнаружил в карманах телефона. Он вспомнил, что перед выходом положил его в открытый карман штанов, а ключи от комнаты — в закрытый, но их почему-то он тоже не обнаружил. Он не понял, почему так случилось, ведь из закрытого кармана вряд ли что-нибудь могло пропасть. «Неужели, я всё утопил? Ой, дорогущий телефон утопил! Сколько там фотографий было, все номера были. Я же их не помню наизусть. Блин!» Настроение Давида резко испортилось.
   В этот день он прошёл электрофорез, его спину намазали кремом, поменяли компресс и оставили в покое. На следующий день ему сделали примерно тоже самое и посадили в бурлящую ванну. После он вернулся в палату и с нетерпением ожидал часа приёма. Он надеялся, что к нему зайдут родные и долгожданные люди, но зашёл лишь следователь, который задавал бесконечные вопросы. Давид терпеливо отвечал на них и рассказал всё о том злополучном дне. Наконец, следователь ушёл, и Давид надеялся увидеть кого-то из родных, но медсестра объявила, что приём окончен.
   — Как?! Как окончен? — возмущался Давид.
   — Всё правильно. Ваше время свиданий прошло.
   Давид был зол, возмущён и обижен. «Почему какой-то следователь отнял у меня моё время свиданий?»
   — Ты правильно поступил, Давид. Никогда нельзя мериться со злом, — прослушав допрос, сказал дедушка.
   — Спасибо.
   Они проболтали весь вечер, и за это время дедушка успел рассказать много увлекательных историй из своей молодости: он рассказывал о прошлом, о службе в армии, о быте, о родителях и даже первой любви. Давид слушал его с большим интересом; жизнь перед ним открывалась с новой стороны, и он заинтересовался прошлым. Другие пациенты также подкидывали пару-тройку историй, которые также были интересны и увлекательны. Вообще, в палате царила хорошая атмосфера дружбы и доброжелательности, в которой и выздоровление проходило быстрее.
   Следующий день также ознаменовался прохождением процедур, после которых Давид чувствовал себя почти суперменом. В таком приподнятом настроении он ждал посетителей. С огромным пакетом вошла мама и бросилась к Давиду, но врач охладила материнский пыл. Мама поцеловала Давида и спросила:
   — Давид, что у тебя с телефоном? Почему до тебя невозможно дозвониться?
   — Тут такое дело… Похоже, я его вместе с ключами от комнаты утопил. Извини, но я ничего не мог сделать.
   — Да чёрт с ними, сделаем, новый купим. Главное, что ты цел. Как тебя угораздило? Зачем ты вообще полез к этому Вульфу, он же мог сделать с тобой всё что угодно?
   — Он поступил, как мужик! — вступился за Давида дедушка.
   — Ага, и лежал бы в могиле, как мужик! — наехала на дедушку мама и заплакала.
   — Мам, ну ты чего, всё же хорошо! Успокойся, я скоро выпишусь, — сказал Давид и обнял маму.
   Они долго болтали и не заметили, как пролетело время приёма.
   — Я буду приходить к тебе. Я пока у тебя буду ночевать, а потом вместе уедем, хорошо?
   — Конечно!
   Мама поцеловала сына и ушла. Далее Давид занялся инвентаризацией вкусностей, которые принесла мама.
   На следующий день пришла мама, и, не смотря на запреты врачей, ворвался Макс и начал громко возмущаться:
   — Я не понял, почему я узнаю об этом от посторонних людей? И почему ты мне не сказала? — обратился он к маме.
   — Молодой человек, не кричите, здесь люди лечатся! Покиньте помещение, к пациенту можно только по одному! — закричала медсестра.
   —Всё, всё хорошо. Извините, я не хотел, — спокойно сказал Макс. — Можно я останусь?
   После недолгих раздумий, медсестра недовольно сказала:
   — Ладно, оставайтесь, раз пришли. Только тихо!
   — Я тише воды, ниже травы. Спасибо!
   — Я вижу…
   Макс тихонько сел рядом с мамой и тихо спросил:
   — Почему никто из вас мне не сказал?
   — Макс, я же тебе звонила, но ты не брал трубку, — сказала мама.
   Макс надул щёки и продолжил:
   — Допустим. А ты почему мне не позвонил?
   — Я телефон утопил… вместе с ключами.
   Макс снова надул щёки.
   — Ладно, пусть будет так. А ты… как тебя угораздило? Надо было перехватить у него биту и как вмазать этому уроду по рылу, чтобы в следующий раз…
   — Макс! — хотела остановить его мама.
   — … знал, на кого прёт. А ты что делал? Небось, отмахивался, да?
   — Макс, тебе разве не сказали, что помимо Вульфа там была ещё дюжина его друзей-бугаев? Если бы я к нему подошёл, мне было бы хуже.
   Макс третий раз надул щёки.
   — Ну… там же людей было много, куда они все смотрели?
   — Один пытался помешать Вульфу, но у него произошла драка с одним из этих бугаев. Кто хотел это остановить, тот не мог, а остальные боялись.
   Повисла небольшая пауза. Макс многозначительно посмотрел на Давида и с уважением произнёс:
   — А ты крепкий орешек. Дай руку пожму.
   Они пожали руки. Далее все втроём начали болтать, а потом мама с Максом начали разговаривать, ненадолго забыв о Давиде. Последнего обрадовала эта картина, ведь за долгие годы мама с сыном, наконец, беседуют. Время уже прошло, а они всё ещё не наговорились. Они попрощались с Давидом и вместе ушли. Броненберг был абсолютно счастлив, однако его смущал тот факт, что, похоже, весь город знает всю ситуацию в деталях.
   На следующий день разрешили посещать пациента уже большему количеству людей, поэтому к Давиду вошли сразу Анхен, Крис и Сара. Про телефон они уже не спрашивали, так как узнали эту информацию от мамы. Они решили передать другую информацию:
   — Ты знаешь, эта тварь куда-то свалила! — в свойственной ей манере сказала Сара.
   — Кто, Вульф?
   — Конечно, кто же ещё? Но ты не переживай: такое количество свидетелей и такой резонанс по всему городу не дадут избежать ему правосудия.
   — Хм, посмотрим, посмотрим. Его родители — непростые люди, так что всё может быть.
   — Он должен быть наказан!
   — Согласен, но он уже наказан. Он будет бояться.
   После небольшого молчания Крис с грустью сказал:
   — А ты красавчик! Выжил после такого. Ты знаешь о том, что Флориан сбросился с этого же моста?
   — Да ладно?! — Давид, как и девочки, был просто ошарашен. — Значит, мне крупно повезло.
   — Наверное, он просто хотел умереть и знал, как лучше упасть, — с грустью сказала Анхен.
   Ребята немного погрустили, а потом спросили про состояние, настроение и время выписки. Затем они просто стали болтать, смеяться и веселиться; во время разговора Давид заметил, что Сара с Крисом держатся за руки. Данная ситуация очень сблизила их, и на протяжении всего этого времени они плотно общались, вместе переживали за Давида и проводили много времени.
   Познакомившись поближе, Броненберг осознал, что Сара совсем не такая, какой она всегда ему казалась. Оказывается, она может помогать и сопереживать. Всё это время он был удивлён тому, что она приняла именно его позицию. «Как обманчивы могут быть поверхностные наблюдения!»
   Пока эта пора была занята друг другом, Анхен тоже взяла руку Давида и приложила к своей щеке. Он начал ласкать её лицо.
   Анхен также открылась Давиду совсем с другой стороны: помимо внешности, Броненберга поразил её внутренний мир, её познания, её душа, которая так может сопереживать. Оказывается, Анхен может быть не только грустной, молчаливой и сосредоточенной на учёбе, но и весёлой, кокетливой девушкой.
   — Молодые люди, приём окончен, — голос медсестры раздался словно гром.
   Ребята медленно ушли. На прощанье Анхен послала Давиду воздушный поцелуй, который тот поймал. Они вместе мечтали об уединении, но этому не суждено было сбыться в ближайшее время.
   На следующий день Давид чувствовал себя просто прекрасно, даже лучше, чем обычно: спина практически не болела, кашель ушёл, а дышать стало совсем легко. Кроме того, он заметил, что немного поправился, а для худобы Давида это было в самый раз. В связи с быстрым улучшением, Броненбергу разрешили гулять по больнице, спускаться вниз и даже выходить на улицу, чем он и пользовался последние дни пребывания в больнице.
   На улице к нему приходило очень много людей: одноклассники, люди из школы, соседи по общежитию, незнакомые люди и учителя, в том числе фрейлейн Бруден.
   — Ох, живой! Слава Богу! — сказала последняя и обняла Давида.
   Все желали Давиду здоровья и поддерживали, даже те, кто был против этой разборки. Многие даже благодарили его за этот поступок и утверждали, что он положительно повлиял на них. Сейчас абсолютно все были на его стороне, кроме некоторых преданных друзей Вульфа, например Лены. Кто-то из присутствующих умудрился спросить про неё, и Давид даже не сразу вспомнил, про кого идёт речь.
   Все пришедшие желали, чтобы правосудие восторжествовало и чтобы Вульф был наказан, но где теперь его искать — загадка.
   Знакомые до этого люди теперь казались совсем не теми, какими они были до этого. Случился какой-то перелом, что-то явно изменилось в них: прежде всего, изменилось отношение к Давиду, изменился взгляд: у всех горели глаза, чего до этого нельзя было увидеть. Заметив это, Броненберг понял, что игра стоила свеч и что он правильно поступил. Ещё он понял, что не одинок, что приобрёл друзей и поддержку, что он сам может кого-то поддержать и помочь и что он безмерно счастлив, а скоро будет ещё и здоров.

@темы: Перелом